ЛЕГЕНДЫ О КУИНДЖИ
Понедельник, Май 27th, 2013В истории русского искусства, пожалуй, нет другого такого художника, имя которого было бы окутано таким множеством легенд, как имя А. И. Куинджи. Не только его новаторское искусство, но и характер, условия жизни приковали к нему внимание современников.
В представлении И. Репина это был «гениальный художник… иллюзия света была его богом, и не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи». Н. Крамской утверждал: «Куинджи — интересен, нов, оригинален, до того оригинален, что пейзажисты не понимают». Куинджи провозглашали «явлением в искусстве», «учителем жизни», «профессором живописи…».
Весь облик А. И. Куинджи не вписывался в рамки обыденных представлений: и манера, и приемы живописи, и поведение, и наружность — все поражало. Не случайно вокруг его имени было много таинственного, необычного. Люди верили в особую силу этого человека, слагали о нем легенды.
Его творческая оригинальность органически исходила из незаурядности его натуры. Он оставался для современников загадкой, и попытки разгадать ее, как правило, уступали место самым невероятным догадкам.
Сведений о его жизни сохранилось немного. Его эпистолярного наследия нет, он не любил писать письма, воспоминаний тоже не оставил. Мы с уверенностью не можем назвать даже точную дату его рождения. Сохранился документ, который свидетельствует, что канцелярия Академии художеств в декабре 1908 года попросила Куинджи лично указать год и месяц его рождения. В этом письме годом рождения указан 1841-й, месяцем — январь.
Когда почти век назад Куинджи выставил в темной комнате при искусственном освещении «Ночь на Днепре», эта полная чарующей прелести картина одновременно удивила и вызвала сомнения. Современники вопрошали: что это — мастерство художника или работа художника-осветителя? Его подозревали в фокусах, утверждали, что он досвечивает картину с обратной стороны. Слухи поползли по Петербургу, вызывая нездоровое любопытство. Приходили смотреть на картину как на диковинку. Не менее экзотично звучала и фамилия художника. С ней ассоциировалось что-то жгучее и упрямое.
Слава Куинджи возросла настолько, что недоброжелатели стали распространять слухи, будто бы бывший мариупольский ретушер — самозванец, который после смерти настоящего художника похитил его произведения.
Сегодня порой бывает трудно отличить действительные события его жизни от вымышленных. Распространению домыслов способствовали также противоречивость личности живописца и его поступков. внесли свою лепту и недруги, преследовавшие художника за его свободомыслие. Не осталась в стороне и пресса, преследуют Куинджи памфлетами, фельетонами. На его рисовали карикатуры и шаржи.
Всему, чего он достиг в жизни, обязан Архип Иванович только себе и никому другому. Это, в свою очередь, наложило отпечаток на его характер. Он обладал огромной непреклонной волей, у него был властный характер, его мнение о себе было несколько преувеличенным.
Он пользовался исключительным успехом как большой самобытный художник и еще более — редкий человек. Исполненный личного достоинства, он и в самой неблагоприятной обстановке будто не ощущал никаких неудобств и жил всей полнотой своей неисчерпаемой натуры.
По утверждению друзей художника, ему не были чужды чувство справедливости, сострадание к слабым, любовь к талантливым, стремление к полной независимости. Однако общий характер воспоминаний и свидетельств о нем противоречив, порой они взаимоисключают друг друга. Жизнь и творчество Куинджи так разноречиво воспринимались современниками, что, кажется, речь идет о разных людях. Так возникла легенда о «двух Куинджи». Она сложилась еще при жизни художника как в кругу друзей, так и недругов. В ней противопоставлялись Куинджи-человек и Куинджи-художник.
Куинджи — просто человек, практичный грек из Мариуполя, которого бедность приучила отказывать себе во всем, а успех дал возможность практически осуществить мечту, имел большое состояние и стал независимым. Любопытный парадокс: Куинджи скупал земли, дома и ждал, когда они возрастут в цене, а потом дарил их. Со стороны это выглядело как нажива. Так родилась легенда о его скупости, а он был совершенно лишен этого недостатка. Например, нисколько не сожалея об этом, он подарил обществу художников свое имение на южном берегу Крыма, близ станции Кикинеиз, которое оценивалось в значительную сумму.
Современники с удивлением смотрели на то, как он застенчиво вручал неизвестному нужную тому сумму. А когда его спросили: «Неужели вы с ним не знакомы?», он нехотя отвечал: «Никогда в глаза не видел!». А потом вдруг заволновался, и покатилось его знакомое слово «это». «Понимаете — это… Я его не знаю — это… А он вдруг просит денег. Видно, они ему нужны. Ведь мне — это… не жалко».
Широко демократичная натура, Куинджи, например, всю жизнь прожил с женой Верой Леонтьевной без чьих бы то ни было услуг в быту. «Однажды, — говорил он, — еще, когда я только начал выставлять на передвижных выставках, на одном собрании художников заговорили о новых течениях современной жизни и о том, что все люди не могут прожить без помощи других, не могут обходиться без прислуги. Я начал доказывать, что это вовсе не трудно. Кто-то бросил фразу, «Говорить легко, а вот сделай-ка». И сделаю, сказал я. И с тех пор мы с женой живем вдвоем и все делаем сами. Я и дрова колю, и печку топлю, и самовар ставлю, и убираю, когда надо, а жена делает все остальное. И вовсе это не трудно, и времени на это уходит немного. Прислуга стесняла бы меня».
После неслыханного успеха он вдруг замолчал, перестал выставлять свои картины. И опять парадокс. Долгие годы его безмолвия, почти невидимого существования, странным образом приумножили его славу. За его молчанием угадывали что-то очень значительное, важное. Он молчит, следовательно, он знает нетто, не известное всем остальным.
Вот как объяснил свое молчание сам Архип Иванович: «Художнику надо выступать на выставках, пока у него, как у певца, есть горло. А как только голос спадает, надо уходить, не показываться, чтобы не осмеяли. Вот я стал Архипом Ивановичем, всем известным, ну, это хорошо, а потом я увидел, что больше так не сумею сделать, что голос стал как будто спадать. Ну вот и скажут: был Куинджи и не стало Куинджи!».
Этот период жизни связан у Куинджи с душевным переворотом, он начинает понимать, что многое из того, что он создал, недостойно его таланта. Кризис назрел, и он перешел к действию: стал собирать и даже скупать свои картины для того, чтобы уничтожить их. И он сжег в своей мастерской более ста картин. Остались только самые достойные.
Когда Куинджи не стало, его друзья — художники В. А. Беклемишев, Г. Р. Зелеман, К. Я. Крыжицкий, И. А. Кравченко, архитектор фон Гоген, стремясь оградить имя мастера от подделок, собственноручными подписями удостоверили подлинность картин, которые нашли в его мастерской.
Он никогда не старался выглядеть лучше, чем был. Напротив, вполне вероятно, что сознательно шел на конфликты, резал «правду-матку» в глаза, возможно даже преувеличивал свои недостатки.
Скульптор С. Т. Коненков вспоминал: «Куинджи почитался как академический домовой, потому что он всегда в нужный момент оказывался там, где следовало вступиться за свободу и независимость студентов, и в отстаивании интересов молодых художников был неукротим».
Куинджи не стремился к почестям, к наградам был равнодушен, и это даже удивляло современников. Вот что ответил он одному из них: «Дорогой и глубокоуважаемый Валериан Порфирьевич! Вы спрашиваете, есть ли у меня Станиславская звезда и есть ли Святого Владимира 3-й степени. Я никаких орденов и звезд не имею».
И все же Куинджи — человек и художник при всем своем кажущемся несходстве, представлял собой единое целое. Будь он другим человеком, не обладай он этими качествами — мы бы не имели Куинджи-художника, автора «Березовой рощи» и «Вечера на Украине».
Молодежь его боготворила. К глубокому знанию и пониманию природы он всегда прибавлял свой, неожиданный, живой взгляд на творчество. Со временем он становиться чем-то вроде оракула среди художников.
Воспользуемся воспоминаниями одного из любимых учеников Архипа Ивановича Н. К. Рериха: «Помню его верные суждения о лицах, с которыми он встречался. О многих он знал гораздо больше, нежели они могли представить. Из двух-трех фактов, с чуткостью так, как есть, а так, как будет».
Его называли учителем жизни. Ученикам он говорил: «Сделайте так, чтобы иначе и сделать не могли, тогда поверят». И добавлял: «… Каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы». Думать по-своему он умел.
Аркадий ПРОЦЕНКО.
Оставить комментарий