ЕЛОЧНЫЙ БАЗАР

Понедельник, Июнь 6th, 2011

Декабрь выдался холодным и ветреным. Снег выпал только перед Новым годом, я хорошо помню этот день. За окном медленно кружились пушистые хлопья, которые распадались, задевая бельевые веревки и фонари. На черных ветках акаций трепетали скрученные в серо-зеленые трубочки листья. Почему-то врезалось в память, как снег ложился на листву – лоскуток жаркого лета посреди зимы.


Город с каждым днем все глубже погружался в предновогоднюю суету. Бесконечные очереди за колбасой, расхватываются рыбные консервы. Особое дело – очереди в отделах “Вина-воды”, хотя этого добра еще хватало. Через несколько лет очереди за “беленькой” станут многочасовыми, будничными. Женщины, отогреваясь в духоте гастронома, торопливо расплачиваются, бросают взгляд на серебристую крышечку литровой бутылки молока, ищут сегодняшнее число в кружочке фиолетового, совсем расплывшегося штампика на носиках инкубаторских яиц. Визг заиндевелой стеклянной двери и в лицо полетит колкая снежная крупа, слезящиеся глаза сощурятся от желтого света витрин, украшенных серебристой мишурой и традиционными поздравлениями: «С новым, 1980 годом!». Возле театра уже ставят тощую, но неимоверной высоты елку. Рабочие в затертых ватниках развешивают на ней пластмассовые игрушки: матрешек, медведей, пустотелых рыб и лишь кое-где настоящие стеклянные шары или звезды. Рядом с нехитрыми украшениями мигают обычные лампочки, грубо покрашенные в разные цвета.

Ближе к моему дому была елка, которую ставили на площади Комсомола. Там на время каникул собирали детский городок, где вертелись карусели, гремели под ботинками ребятни ледяные горки. Возле елки, что мне особенно нравилось, стояли вырезанные из фанеры Дед Мороз и Снегурочка. Памятник Жданову, обильно покрытый снегом, казался простым снеговиком с поднятой рукой. Он будто показывал на горящую разноцветьем огней елку.

За пару недель до Нового года я начинал ждать, когда мы отправимся в “сетку” чтобы купить зеленое пушистое деревце с таким волшебным именем. Через дорогу, рядом с детским садом, был небольшой пустырь, посреди которого и стояла “сетка” — длинный зеленый павильон крытый шифером. Одна стена представляла собой провисшую металлическую сетку с дощатой дверью посередине. Летом в таких павильонах торговали картошкой, помидорами, капустой и прочей продукцией советского овощеводства. Возле “сетки” толпился народ. Все напряженно всматривались в сумрак павильона, ожидая своей очереди. Наконец раздавался властный голос продавца:

– Пять человек, заходите!

Дверь открывалась, и наружу протискивались счастливые обладатели елок. Пусть корявых и “лысых”, но можно взять две елки, связать их проволокой… Следующие пять покупателей бросались внутрь “сетки” и, перемазываясь липкой хвоей и грязью, начинали выдергивать из развалов колючий дефицит. Потом они будут гордо идти по улицам, разглядывая стылую сосенку почему-то называемую “елкой”. Все равно домашние обрадуются!

Наступал Новый год, однако я еще не знал, каким он будет: годом XXII Олимпийских игр, годом 25-летия Варшавского Договора, 110-й годовщины со дня рождения Ильича (не Леонида Ильича, конечно). Афганистан лишь робкой тенью промелькнет на страницах газет: “…помощь братскому народу”, “ограниченный контингент…” Из столиц в нашу провинциальную глушь вряд ли долетели слухи, будто некий академик-ядерщик сболтнул лишнее амери­канским журналистам про Афган. Отечественные радиоглушилки работали превосходно. Позже в “Литературке” и “Правде” было выражено “мнение народа” о “клеветнике и фарисее”, “несостоявшемся Цезаре”. Не в меру языкатый Войнович обратился в “Известия” с письмом, превратившимся в самиздатский бестселлер. Автор Чонкина, вступившийся за академика Сахарова, отправился в ссылку гораздо более комфортную, нежели горьковскую.

Возьмешь отечественную прессу – душа радуется! Мы идем в коммунизм, а буржуазный мир, оказывается, с начала 1980 года живет на последнем издыхании. Только когда запахло бойкотом московской Олимпиады из-за Афганистана, испугались прекращения поставок зерна и оборудования из США и Западной Европы. Газеты наперебой описывают апокалипсические картины гибнущего Запада: Париж еще не был так просто украшен и слабо освещен – экономия электричества; в январе 1980-го в Лондоне мерзнут бедняки, поскольку слишком высоки тарифы на газ, а в Соединенных Штатах пышно расцвел антисемитизм и (какой ужас!) свирепствует ку-клукс-клан…

Горячие точки планеты – Кампучия, Чили, Чад, Сальвадор, но все затмевает Афганистан. В Польше безвестный докер Валенса со своей “Солидарностью” всколыхнет волну забастовок. Автоматные перестрелки на границе Китая с Вьетнамом, значит еще продолжается “месячная война” февраля семьдесят девятого. В Иране удерживают американских заложников с требованием обмена на них бывшего шаха. Наглость режима Хомейни порождает в Штатах бурную антииранскую истерию…

События, трагедии, жесткие противостояния, кризисы выхватываются из тумана прошлого подобно кускам старых кинолент. Мелькают кадры, проекционный луч дрожит сквозь пыльный полумрак. Мы видим цветущие Канны, фестиваль­ную суету, блеск актерских улыбок, пересверк бриллиантов. Золотая паль­мовая ветвь в руках Акиро Куросавы и Боба Фосса. У всех на устах назва­ния фильмов-триумфаторов: “Кагэмуши” и “Кабарэ”. Еще вспышка и мы узнаем, что Джанни Родари, автор бессмертного “Чиполлино”, больше никогда не возьмется за перо…

С чудовищным ревом в небо натужно поднимаются космические ракеты. На телеэкранах – лица первых космонавтов Венгрии и Вьетнама, не понимающих, зачем их втиснули в жесткую скорлупу спасательных скафандров, оглушенных мощью советской техники.

Падает последний мартовский листок отрывного календаря. Первого апреля мы не поверим в новые цены на “предметы роскоши”. Отныне хрусталь и ковры станут дефицитом из разряда недостижимых.

А какие вы газеты выписываете? Хороший вопрос: ну “Известия”, “Труд”, городскую обязательно. Возьмем любую. На первой полосе вольготно расположился фоторепортаж с церемонии вручения товарищу Л.И. Брежневу литературной Ленинской премии за эпохальную трилогию. Ряд лауреатских значков на генсековском пиджаке становится просто неприличным, а благодарный писатель после бурных и продолжительных аплодисментов пообещает обязательно продолжить сей труд. В школах “Малую землю” и “Целину” изучали вполне серьезно. Цитатки всякие выписывали, восторгались масштабом… В студенческих общагах только комсомольские активисты не хохотали, дочитав “Возрождение” до слов: “…в глубине души я все еще чувствовал себя металлургом”.

Луч проектора гаснет и вспыхивает вновь. Программа “Время”. Голос Игоря Кириллова звучит обрывками, будто мелко нарезанная лапша: “В торжественной обстановке прошел юбилейный вечер, посвященный 110-й годовщине со дня рождения… Товарищ Леонид Ильич Брежнев провел в Варшаве совеща­ние политического консультативного комитета… Товарищи Янош Кадар, Тодор Живков, Густав Гусак, Николае Чаушеску, Эрих Хонеккер…”

Треск, невнятное бормотание помех на пленке старого магнитофона “Нота”. Ритмичный скрип треснутой кассеты и… голос. Хриплый, надрывный, исполненный откровенности и душевной наготы: “Мы успели, в гости к Богу не бывает опозданий. Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами?” Голос Высоцкого, звучащий в такт биению сердца. Кажется, что оно вибрирует подобно гитарной струне и мне совсем не страшно, если она порвется…

Жара, просто невыносимая жара. Августовское небо расплавленным свинцом стекает на город. В темной комнате с задернутыми зелеными шторами работает телевизор “Электрон”. Ушастый улыбающийся Мишка-талисман, придуманный художником Виктором Чижиковым, медленно отрывается от футбольного поля и тает в небе Лужников. Трогательная песня звучит над стадионом, тысячи голосов в едином порыве повторяют припев: “До свиданья, наш ласковый Миша, возвращайся в свой сказочный лес…”

Громогласный гул людского моря. Вскинутые руки, широко открытые глаза, полные слез, трепет флагов, брызги света фотовспышек. На волне вдохновения Николай Николаевич Озеров, ведущий последний олимпийский репортаж, оговаривается: “Миллионы телезрителей всего мира, десятки тысяч людей на трибунах Центрального стадиона имени Ленина с НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДУТ ЗАКРЫТИЯ ОЛИМПИЙСКИХ ИГР…”

Пленка со скрежетом выскальзывает из луча проектора, ошалелой змеей бьется на кассете. Олимпийский год исчез в бесплотной пустоте прошлого. Зачем я воскресил его, осветил тени давно ушедших дней, чтобы на несколько мгновений они обрели материальность? Что осталось за гранью волшебного проекционного луча? Смерть Владимира Высоцкого, трагедия в бакинской семье инженера Берберова, державшего в квартире льва по кличке Кинг, шестицветная головоломка-кубик Эрнё Рубика… Просто наша жизнь, уложенная в рамки одного года. Черта карандаша в пожелтевшем от времени календаре. Карандашный след легко стереть ластиком, а календарь бросить в огонь. На месте “сетки”- елочного базара можно построить девятиэтажку, спилить деревья, на ветвях которых в чьем-то детстве лежал снег. Пусть говорят, будто память умерла, и больше нет вечной любви. Пусть говорят…

Игорь Боровков

Добавить запись в закладки:
  • Добавить ВКонтакте заметку об этой странице
  • Facebook
  • Мой Мир
  • Twitter
  • LiveJournal
  • В закладки Google
  • Яндекс.Закладки
  • del.icio.us
  • Digg
  • БобрДобр
  • MisterWong.RU
  • Memori.ru
  • МоёМесто.ru
  • Сто закладок

Оставить комментарий