ДЕЛО ЯКОВА ГУГЕЛЯ

Среда, Январь 30th, 2013

(Статья первоначально была опубликована на сайте 10.12.2023)

Когда я собирал материалы для своего первого очерка о Якове Семеновиче Гугеле («Первый директор», «Приазовский рабочий» от 10 августа1988 г.), то о смерти бывшего директора «Азовстали» наслушался всякой всячины.  Одни говорили, что арестовав Гугеля, повезли его на допрос в Донецк, но не довезли: по дороге он заболел и умер.

Другие уверяли меня, что в Сталино (так назывался тогда Донецк) его доставили невредимым, но он выбросился из тюремного окна, когда его вели на очередной допрос.

Покойный Рувим Давидович Чарфас, один из первостроителей «Азовстали», рассказал мне, что он лично беседовал с отставным полковником, который утверждал, что видел Гугеля в лагере в первой половине 50-х годов. Полковник уверял, что Гугель умер в заключении уже после смерти Сталина.

И вот передо мной «Дело № 5657-2ф по обвинению Гугеля Якова Семеновича», полученное из архивов КГБ по требованию мариупольского общества «Мемориал».

Скажу сразу: ни одна из перечисленных версий не подтвердилась. Он был расстрелян в Киеве 15 октября 1937 года, в возрасте 42 лет.

Родившиеся в тот зловещий для нашей истории год уже вышли или готовятся выйти на пенсию, и о Гугеле, имя которого десятилетиями было запретным, они знают понаслышке, если знают вообще. Что же говорить о молодых, о тех, кто сегодня вступает в жизнь?

Главным образом ради молодых, для которых мы то и дело переписываем учебники истории, а теперь, похоже, оставили их и без учебников, и без истории, я коротко повторю то, о чем писал в своем очерке «Первый директор» в 1988 году, чтобы они знали, кто такой Яков Семенович Гугель.

Он был одним из самых выдающихся командиров индустриализации СССР. Когда он возглавлял строительство Магнитогорского металлургического комбината, под его началом работали 150 тысяч человек. По существу, целая армия.

Современники свидетельствуют, что в годы первых строек генералы индустриализации были не менее известны и популярны, чем прославленные полководцы в дни решающих сражений Великой Отечественной войны.

Имя Гугеля в 30-е годы звучало не только в нашей стране, но и за ее рубежами. Сегодня же читаешь иногда воспоминания, авторы которых умудряются рассказать о строительстве Магнитки, ни разу не упомянув Якова Семеновича Гугеля, того, кто дал стране первый металл этого гиганта.

Долгое время имя этого человека замалчивалось потому, что оно числилось в списках «врагов народа». Теперь материалы о нем не печатают (в этом я лично убедился) по той причине, что, мол, Гугель – герой времен большевистского правления, принесшего стране и народу неисчислимые бедствия.

Рассуждения о том, что из истории, как из песни, слова не выкинешь, весьма условны: мы были свидетелями того, как из летописи нашей жизни вымарывались целые главы. И даже сегодня мы еще не в полной мере осознали, что многострадальной истории нашей равно принадлежат и Николай Бердяев, и Лаврентий Берия. Как сказал Твардовский: «Что с нами было – это было, а то, что есть, то с нами здесь?».

Имя Гугеля неразрывно связано с Мариуполем, и это навечно, этого уже никак не изменить. Потому что невозможно честно написать историю этого города, не отведя в ней подобающее место Якову Семеновичу Гугелю. «Нам никуда с тобой не деться от зрелой памяти своей», как сказал тот же Твардовский.

Он родился в Белоруссии в 1895 году в семье еврея-служащего лесных складов. Рос и учился в Енакиево, в Одессе окончил среднее техническое училище. Был помощником шофера, чертежником, строительным рабочим, солдатом-фронтовиком, устанавливал советскую власть в Одессе, воевал с белогвардейцами в Бессарабии, урывками учился в Харьковском технологическом институте, служил в Красной Армии.

Впервые его выдвинули на пост самостоятельного командира производства в Таганроге – в 26 лет он стал директором котельного завода. Затем были командные должности на Юзовском и Константиновском металлургических заводах.

Все это можно  назвать лишь предисловием к большой судьбе Якова Семеновича Гугеля, которая началась в августе 1926 года, когда его назначили директором Мариупольского металлургического комбината имени Ильича. К сожалению, времени, как мы теперь знаем, ему было отпущено всего лишь одиннадцать лет. Девять из них связаны с Мариуполем.

Гугель обессмертил свое имя тем, что руководил строительством металлургических гигантов мирового значения. Но кроме Магнитки и «Азовстали» он построил еще один завод – Мариупольский новотрубный имени В.В. Куйбышева. Однако и это строительство, и то, что он спас от демонтажа бывший «Провиданс» и добился его реконструкции, и то, что он поднял на высоту завод имени Ильича, все это «мелочь» по сравнению с магнитогорской и азовстальской эпопеями.

«Феномен Гугеля» удивлял его современников, загадочен он и по сей день. У Якова Семеновича не было высшего образования вообще, металлургического – в частности. Тем не менее, он знал тонкости металлургии, был талантлив как организатор, блестяще справлялся в то невообразимо трудное время с невообразимо трудными обязанностями, какие накладывали на него ответственные высокие посты.

В 1988 году я писал: «Он был талантливым самородком, одним из тех представителей социальных низов, которым Октябрьская революция, раскрепостившая духовные силы народа, открыла широкие пути для осуществления своих природных способностей».

Конечно, сегодня я сформулировал бы свою мысль осторожней, в особенности насчет «раскрепощения духовных сил народа» (мысль весьма спорная). Но можно ли отрицать, что октябрьский переворот, безжалостно уничтоживший почти всю русскую интеллигенцию, открыл доступ к образованию, в науку, культуру детям беднейших рабочих и крестьян, влачивших при царизме жалкое существование?

Гугель был по природе своей выдающимся предпринимателем, и не случись в нашей истории 1917, стал бы он, думаю, крупным дельцом, бизнесменом, ворочал бы собственными миллионами в СКВ – свободно конвертируемой валюте. Его природный талант, уверен, все равно пробил бы себе дорогу. Но ему выпало жить в эпоху, начавшуюся с выстрела «Авроры», и он стал «красным директором». Он стал членом партии не потому, думаю, что так уже верил в коммунизм ленинского ли толка, сталинского ли. Просто новые правила игры требовали наличие партбилета, и он получил его в 1921 году. И случайно ли, что именно с этой даты начинается его восхождение по служебной лестнице.

Он был «технарь», предприниматель, и диктатура большевистской партии, вознесшая его на головокружительную высоту, очень часто сковывала его инициативу, на что он не раз жаловался устно и письменно. Она же, эта диктатура, его и погубила.

19 августа 1937 года оперуполномоченный 4-го отдела УГБ УНКВД Донецкой области старший сержант госбезопасности Трофименко принял постановление об избрании меры пресечения – аресте Я.С. Гугеля. В тот же день облпрокурор санкционировал арест.

Вот этот документ:

«Постановление

г.  Сталино, 1937 года, 19 авуста.

Я, облпрокурор Руденко, рассмотрев ходатайство 4-го отдела УГБ УНКВД по Донецкой области  об аресте гр. Гугеля Якова Семеновича, обвиняемого по ст. 17-54-8 и 54-11 УК УССР (украинский аналог пресловутой 58-й статьи – Л.Я.), нашел, что он является членом контрреволюционной троцкистской террористической организации, по заданию этой организации проводил активную контрреволюционную работу, направленную против политики ВКП (б) и Советского правительства,

ПОСТАНОВИЛ

санкционировать арест и содержание под стражей гр. Гугеля Якова Семеновича.

Облпрокурор Руденко».

Только через три недели – 10 сентября – лейтенант безопасности Рабинович примет постановление о «начатии» предварительного следствия (при этом исказит отчество Гугеля — Самойлович), а облпрокурор уже 19 августа «нашел», что директор «Азовстали» — террорист и враг народа. Может быть, потому этот прокурор, начавший свой путь в Мариуполе, «дойдет до степеней известных», что способен был столь молниеносно «находить» то, что требовалось? Роман Андреевич Руденко станет сначала прокурором Украины, потом Генеральным прокурором СССР, будет благоденствовать и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе, и при Андропове, нахватает множество орденов, геройскую звездочку и лауреатские медали и дипломы доктора гонорис кауза.

А ведь было время, когда я мечтал собрать материалы для рассказа краеведа о том, как в нашем Мариуполе начинал свою «блистательную» карьеру Руденко, даже написал Роману Андреевичу, но не удостоился ответа.

Я держал в руках не одно дело образца 1937 года. Может быть, это не общее правило, но мне попадались только такие, где этап, когда жертву уговаривали и ломали, не задокументирован. Невероятно: хватают человека, говорят ему, что он террорист, контрреволюционер, заговорщик, враг народа, и он, странно, сразу же признается во всех этих смертных грехах, хотя ни сном, ни духом ни в какой подпольной организации, конечно, не участвовал.

Что делали с Гугелем в тюрьме 19, 20, 21 и 22 августа, неизвестно, но 23 августа он на трех листах написал заявление на имя начальника Донецкого областного управления НКУД Соколинского, в котором изъявил готовность во всем помочь следствию. Он признал, что является участником троцкистской организации в Донбассе, в которую вовлек его Гвахария.

Георгий Виссарионович Гвахария действительно был троцкистом. Он стал им еще в 1923 году, двадцатидвухлетним студентом. Через пять лет, когда его кумир уже отбывал ссылку в Казахстане, его выслали туда же, в Актюбинск, в 1929-м году, после высылки Троцкого из СССР, Гвахария написал заявление о своем полном разрыве с ним, и с троцкизмом. Его восстановили в партии и назначили директором Макеевского металлургического завода.

«Не было в Донбассе более почетного, более любимого, более выдающегося, большей «звезды», чем Гвахария, — писал арестованный Гугель в одном из своих заявлений. – Ему «на поклон» посылал нас Саркисов (первый секретарь Донецкого обкома партии – Л.Я.) при всех случаях. Саркисову вторил Мушперт из «Правды», Васильковский из «За индустриализацию», домашний поэт Безыменский и прочая репортерская мелочь».

Гвахария арестовали 18 апреля 1937 года, ровно через два месяца после самоубийства Орджоникидзе, любимцем и подзащитным которого он был. Гордый грузин, тридцатишестилетний красавец, баловень судьбы, по общему мнению, умница и талант, темпераментно отверг все обвинения: нет, с 1929 года он не имел никаких связей с троцкистами и никакой контрреволюционной организации не создавал, конечно.

Донецкие следователи немало намучились, мучая Гвахария, но ничего добиться не смогли. Тогда – дело было уже в июне, Георгия Виссарионовича эпатировали в Киев. Там Гвахария тоже держался достаточно долго, но у киевских костоломов квалификация была гораздо выше, чем у донецких: в конце концов они заставили свою жертву подписать все, что они хотели. В том числе и письмо Сталину, в котором содержались сведения о том, что «в 1936 году была создана крепкая троцкистская группа по углю и химической промышленности в «Азовстали» по главе с директором Гугелем, с которым он (Гвахария) лично связался по поручению Саркисова».

С этими документами, думаю, и познакомили арестованного Гугеля в Донецкой тюрьме. В своем заявлении на имя Соколинского он признает свое участие в троцкистской организации, которая «ставит перед собой задачи изменить существующий режим в партии в смысле осуществления действительной демократии, не только внизу, но и вверху, в противовес существующей диктатуре сверху».

Выходит, что Гугель замахивался на единодержавие Сталина, что сегодня выглядит весьма георичным, а то время могло окончиться только смертной казнью выразителя подобных взглядов.

Ровно через месяц, 25 сентября 1937 года, на допросе, который проводился уже в Киеве, старшим лейтенантом госбезопасности Шириным, Гугель заявит: «Я постепенно шел дальше, занявшись прямой ревизией политики ВКП (б). Я начал отрицать существование внутрипартийной демократии, считая, что она подменяется жестким централизмом, широко практикуемым назначенством. Не по принципам политико-делового порядка, что критика существует для низовых звеньев партии, но отнюдь не в отношении ответственных работников. Партийный аппарат я рассматривал как силу, подавляющую живую мысль, оторванную от масс.

Отрыв от партийной и рабочей среды, политика «цукания», а не руководства, назначенство, подавление попыток простеста – весь этот стиль работы Донецкого обкома мною расценивался как подтверждение моих взглядов, что это общая линия ЦК».

Как видим, отнюдь не глупым был человеком Гугель. И мужества ему было не занимать, если он отважился делать такие заявления следователю. Последний не заметил при этом явного противоречия: Гугель создал по поручению и под руководством секретаря обкома Саркисова контрреволюционную организацию для свержения… того же Саркисова, для ликвидации его бюрократического стиля руководства.

С точки зрения нынешнего дня, свободолюбие Гугеля весьма относительно: о демократии всего общества он даже на заикается. Но уже одно то, что он восстал – пусть только в мыслях, в разговорах с единомышленниками против личной диктатуры Сталина, против всесилия и беспредела партаппаратчиков, делает честь Гугелю.

Желая показать, как дошел он до конца жизни такой, он в своих показаниях подробно обрисовал положение на «Азовстали», взаимоотношения директора и партийных властей.

Когда Гугель во второй раз, после Магнитки, был направлен на «Азовсталь» директором, секретарем ЗПК (заводского парткома), была некая Каспарова, собравшая вокруг себя «опричнину» — угодников, шептунов, склочников. «Отношение ко мне, — пишет Гугель в тюремной камере, — было установлено следующее: ты хозяйственник, коммунист 3-го сорта, выполняй решения и волю ЗПК, сиречь – мои. Все, что на «Азовстали» хорошее – это заслуга ЗПК, и все, что плохо – виноват ты, и мы с тебя и твоих приспешников будем шкуру снимать. Моего помощника исключают из партии и выносят решение о снятии с работы – без моего участия и даже ведома, хотя я не в отъезде. Таким порядком расправляются с начальником отдела организации труда. Начальники цехов вызываются в ЗПК для докладов и инструктирования по хозяйственным вопросам без моего участия».

Гугель не был идеологом, политиком. Он был деловым человеком, и конечно, ему хотелось свободы действий. Некомпетентное вмешательство Каспаровой (и более высоких партийных инстанций), ее стремление подмять под себя директора, подменить его собой не могли не вызвать у него протеста.

«Апофеозом моего положения, — пишет он далее, была дикая сцена в кабинете Каспаровой, когда спорил с ней по вопросу ее предложения о перспективе ряда командиров производства: «Выйди вот отсюда, к чертовой матери, несчастный человек. Я обозвал ее дурой. Ушел».

В селе директора завода имени Ильича Радина, тоже невинно убиенного, но позднее, когда Гугель уже лежал в земле сырой, я встретил утверждение энкаведистов о том, что контрреволюционную организацию на «Азовстали», создали Гугель и, кто бы вы подумали? — … Каспарова. Дела шились белыми нитками, и это никого не смущало.

Из показаний Гугеля    следует, что он жаловался Орджоникидзе, Саркисову – положение становилось все хуже. Ему стало ясно, что дело не в Каспаровой.

На заводе имени Ильича секретарем ЗПК был некий Столяров, муж Каспаровой. Он создал там такую же обстановку, как и на «Азовстали». Гугель с Радиным часто говорили об этом.

Гугель жаловался на позиции парткома. Радин ставил вопрос резче: «Они парторги ЦК, такая наша директорская участь».

Гнетом партаппаратчиков возмущался и Гвахария: «Говорил он со мной, — писал Гугель, — о положении директора, которому, как он говорил, «не доверяя — доверяют», то есть, иначе говоря, доверяют хозяйство, но заставляют отчитываться перед партийной организацией».

О бесчисленных жертвах сталинского террора мы говорил, что их замучили, превратили в лагерную пыль, казнили НИ ЗА ЧТО, и это верно. Я читал затребованные Мариупольским обществом «Мемориал» дела расстрелянных слесарей, токарей, хлеборобов, пастухов. Этих, действительно, лишили жизни НИ ЗА ЧТО: они, конечно, и понятия не имели о подпольных организациях, за участие в которых их арестовали, они и слов-то таких порой выговорить не могли, какими эти организации назывались на языке следователей.

Иное дело Гугель. Думаю, что оппозиционные настроения, его отрицательное отношение к сталинскому единодержавию не были выдуманы следователями. И не пытками было добыто на допросе такое, например, признание: «В конце 1935 года я встретился с Гвахария в Москве на совещании в ГУМПе (Главное управление металлургической промышленности СССР, заместителем начальника которого одно время, перед вторым назначением на «Азовсталь», работал Яков Семенович) Наркомтяжпрома. В состоявшейся между нами беседе Гвахария заявил мне: «Ты все время проявляешь недовольство положением в стране, многие из нас, хозяйственников, чувствуют на себе «прелести» сталинского руководства. Неужели после всего этого ты хочешь сидеть сложа руки и продолжать заниматься только критикой по кабинетам, пора уже и тебе включаться в настоящую работу, чтобы изменить положение страны». Я выразил Гвахария готовность участвовать в такой работе».

Другое дело, была ли в действительности создана организация – террористическая, контрреволюционная, троцкистская. Конечно, нет. Крупные командиры индустриализации, состоявшие между собой в приятельских отношениях, плакались друг другу в жилетку, но дальше легкого фрондирования дело так и не пошло. Действий не было. Не случайно в приговоре Гугелю ссылаются только на его собственные признания и не приводят ни единого факта «вредительской деятельности». Потому что их не было.

Впрочем, одно «вредительское» дело было. Гугеля обвинили в том, что соцгород он начал строить не западнее «Азовстали», то есть в старом Мариуполе, а в восточной, вдали от города, много растратил на растянутые коммуникации и т.п.

Сегодня, когда на левом берегу Кальмиуса раскинулся современный город, в экологическом отношении оказавшийся в выигрыше по сравнению с другими районами Мариуполя, нелишне помнить, что этим мы обязаны дальновидности и настойчивости Якова Семеновича Гугеля. Им был этот «город заложен» с научным учетом розы ветров, чтобы людям было легче дышать рядом с металлургическим гигантом.

А его расстреляли за это и за все то добро, что он сделал для страны, для державы. И расстреляли не единожды.

Когда по заявлению Татьяны Ивановны Гугель, вдовы Якова Семеновича, отбывшей восемь лет в лагерях и тюрьмах как «член семьи изменника Родины», помощник Военного прокурора Киевского военного округа по спецделам Сталинской области капитан юстиции с громким литературным именем – Фадеев, добросовестнейшим образом перепроверил дело бывшего директора «Азовстали» и добыл совершенно неопровержимые доказательства его невиновности, но тем не менее, пришел к выводу (а ведь дело было уже после ХХ съезда), что заявление Татьяны Ивановны о реабилитации ее мужа следует оставить без удовлетворения. Гугеля расстреляли во второй раз. И только когда полную реабилитацию (посмертную, разумеется) получили все «сообщники» Гугеля – Гвахария, Саркисов и др. и создалась совершенно нелепая ситуация, над Яковом Семеновичем наконец-то смилостивились.

И когда справедливость все же восторжествовала и группа старых большевиков, в том числе с дооктябрьским стажем, неоднократно обращались в ЦК КПСС с просьбой, чтобы в центральной печати появился очерк о первостроителе Магнитки и «Азовстали», но ни разу не последовало ответа, Гугеля расстреляли в третий раз.

Теперь его убивали замалчиванием.

И когда в самый разгар перестройки и демократизации я писал в «Приазовском рабочем» о необходимости увековечить в Мариуполе память Якова Гугеля как о нашем нравственном долге и никто на «Азовстали» и на комбинате имени Ильича – от рядовых рабочих до генеральных директоров не откликнулся. Гугеля расстреляли в четвертый раз.

И когда на представительном собрании я отстаивал идею увековечения невинно убиенного, когда я взывал: «Как же так, я, беспартийный, убеждаю вас воздать должное видному коммунисту, а вы, члены КПСС, стеной стоите против этого, да еще позволяете себе издевательски намекать на «неблагополучную» пятую графу, на еврейское происхождение Якова Семеновича», — Гугеля расстреляли еще, еще и еще раз.

Не исключаю, что и сегодня найдутся охотники снова расстрелять Гугеля – замалчиванием или охаиванием, — потому что с преступной бездумностью стреляем мы в свое прошлое, свою мучительную историю, забывая, в частности, что строительство Магнитки и «Азовстали» было самоотверженным  подвигом целого поколения, подвигом народа.

Возглавлял эти поистине великие и поистине всенародные стройки Яков Семенович Гугель.

 

Лев Яруцкий

«Евреи Приазовья»

 

 

 

 

Добавить запись в закладки:
  • Добавить ВКонтакте заметку об этой странице
  • Facebook
  • Мой Мир
  • Twitter
  • LiveJournal
  • В закладки Google
  • Яндекс.Закладки
  • del.icio.us
  • Digg
  • БобрДобр
  • MisterWong.RU
  • Memori.ru
  • МоёМесто.ru
  • Сто закладок

Оставить комментарий